Это интересная история!

Году в 1907-м по улицам Сторивилла, гнуснейшей трущобы Нового Орлеана, бегал вместе с другими негритятами мелкий черный как сапог пацаненок.  Отец мальчишки давно исчез в неизвестном направлении.  Мать, родившая его в шестнадцать, пыталась прокормиться мытьем полов.  Иногда вместе с сыном отправлялась на охоту: подбирала на рынке выкинутые подпорченные продукты, срезала гниль и продавала в незатейливые забегаловки.  Нищета царила беспросветная, прокормить таким образом двух детей — занятие не так чтобы очень, и Мэри подрабатывала более денежным способом — Сторивилл был известным кварталом красных фонарей.  Когда мальчишке исполнилось шесть, он познакомился с соседом-старьевщиком.

«Эй, — окликнул тот его однажды со смешным акцентом, — не хочешь заработать пару центов? Помоги разобрать это шмотье». Старьевщик был белый, но этим нисколько не кичился. Говорили, что его семья бежала в Америку откуда-то из России.  Пара центов за работу были честно выплачены, и на следующий день негритенок опять с надеждой крутился возле тележки старьевщика.  В конце концов он стал в семье Карновских чем-то вроде третьего сына, только для разнообразия — черного.

Разъезжал с Алексом, старшим сыном Карновского по улицам, скупая тряпки, пустые бутылки и прочий хлам. С другим сыном, Морисом, продавал по вечерам уголь проституткам, сконфуженно поглядывая на их прелести.  Вечером семья садилась ужинать и, как само собой разумеющееся, звала помощника:  «Теперь садись с нами за стол и поешь так же хорошо, как поработал».  После ужина жена старьевщика укачивала своего малыша, напевая русскую колыбельную.  С ней вместе пел и черный мальчишка.  Карновские переглядывались:  «Вот господь талант дал».  Он, фактически, не вылезал от них, спал, ел, смотрел, как они дружно живут.  Наслаждался – ощущением семьи, добротой, лаской, заботой. И поражался
контрасту со своими соплеменниками.  Поражался, как быстро евреи смогли превратить доставшуюся им развалюху в
маленький, но аккуратный домик.  Как вкусна была еда, которую готовила жена старьевщика. Как чисто они жили. И главное – как они все вкалывали. Без жалоб, без нытья – и не теряя доброжелательности.  Они научили его вставать в пять утра и сразу браться за работу.

Через шестьдесят лет сын черной проститутки, безотцовщина из квартала красных фонарей напишет: «Я восхищаюсь еврейским народом.  Их мужеством, особенно на фоне того, что им приходилось переносить.  Мне было всего семь лет, но я прекрасно видел, как безбожно относились белые к этой семье.  Даже к черным относились лучше.  Да и в целом у черных было больше возможностей.  Но мы ленивы – и все еще таковы».

Как-то раз старьевщик подарил ему жестяную дудку.  Мальчишка дудел на ней так самозабвенно, что дудка сменилась на трубу. Стоила труба пять долларов. Часть он накопил, часть дал старьевщик.  Старая, подержанная, потемневшая – но
настоящая.  Вы уже догадались, как звали этого мальчишку?

Это был Луи Армстронг!

Позже, когда он стал профессиональным музыкантом и композитором, он использовал еврейские мелодии, в таких, например, композициях, как St. James Infirmary and Go Down, Moses.  Негритянский мальчик вырос и написал книгу о еврейской семье, усыновившей его в 1907 году. В память о них он до конца жизни носил Звезду Давида и рассказывал, что именно у этой семьи он научился «how to live real life and determination.»  И он никогда не снимал с шеи магендавид.